На моих консультациях, которые сейчас в большинстве случаев можно называть психотерапией, часто возникает вопрос — «это все понятно, а делать-то что?»
Прекрасный вопрос, мы же вроде все тут и собираемся для того, чтобы что-то делать: от чего-то уйти, к чему-то придти, разобраться, что идет не так, а если стало понятнее что — как-то это изменить, потому что сколько можно это терпеть, я вот к тебе уже пришел, что-то рассказываю и деньги плачу.
Это классный, но бесполезный вопрос, задавая который со мной происходит три вещи:
я замечаю, что попал во что-то неприятное и непонятное;
не знаю что это, но мне в этом не нравится и хочется убежать;
я прошу помощи у того, кто вроде как разбирается в этом лучше.
С первыми двумя я могу что-то сделать, а с третьей — только разочароваться.
А?
Когда я замечаю, что попал во что-то неприятное и непонятное, откуда хочется убежать, чтобы перестать это чувствовать, мне важно сделать контринтуитивную штуку — остаться в этом и не убегать. Остаться, порассматривать, что для меня значит это неприятное и непонятное, как-то его назвать и понаблюдать. Гештальтисты называют это действие «побыть с этим».
То есть, когда я замечаю, что ем сладкое, когда мне скучно, но я пытаюсь скуку не замечать, то пытаюсь замедлиться и ее поисследовать. А что такого в этой скуке невыносимого, что мне нужно бежать к холодильнику? Каким я себя замечаю в скуке? Что вообще происходит?
Когда я остаюсь, называю, наблюдаю и выдерживаю, происходит два процесса:
во-первых, я разлепляюсь с эмоциональным комом и могу посмотреть на то, что со мной происходит («а, это мне страшно» или «о, это страшно, но и в то же время интересно» или «о, мне казалось, что это страшно, а это больше интересно, чем страшно»);
а во-вторых, учусь справляться с неизвестным по-новому — не убегать, а проживать. Так становится понятнее, в чем я, да и вообще от себя не убежишь.
Писал о том, как взгляд на переживания со стороны работают в мозге еще в 2017.
Уже это помогает отнестись к ситуации по-новому: потому что по мере того, как я что-то осознаю, я становлюсь другим человеком — я теперь человек, который это осознает. А значит, я уже могу что-то сделать иначе.
То есть, когда остаюсь в скуке и не бегу за кексиком сразу, а бегу через пару минут невыносимости, это уже новая реакция. Если получается побыть с невыносимым собой 2 минуты, то может получится больше, а однажды я смогу справиться со скукой по-новому.
Об этом хорошо пишет нейробиолог и психиатр Жадсон Брюер в «Зависимом мозге»
Так, а почему тогда терапевт не может дать инструкцию? Если я сделаю, что он говорит, то я тоже изменюсь и стану человеком, который получил новый опыт.
С одной стороны, да — если я повторю шаги, которыми меня инструктирует терапевт, то я получу новый опыт. С другой — это не работает в долгосрочной перспективе, потому что я так перекладываю ответственность за свои решения на кого-то, кто умнее, старше, сильнее и вообще лучше знает, а не учу свою психику внутренней сварке нового.
В следующий раз я также буду ждать инструкций, и вообще не факт, что опыт терапевта ляжет на мой. Ну зато его тогда будет удобно обвинить в некомпетентности: «ты мне тут насоветовал, а это не работает».
Если я вместо привычной пробежки к холодильнику буду заставлять себя ходить по комнате, потому что терапевт сказал, что любая прогулка снимает напряжение, есть шанс, что я не замечу и не исследую себя в скуке — и просто заменю одну привычку другой. Да и то, прогулка всегда будет проигрывать кексикам, уж я-то знаю.
Смысл присутствия терапевта рядом в этот момент в том, что на него можно поопираться и не оставаться одному. Ничего себе, кто-то меня может выдержать, когда мне плохо, стыдно и непонятно, не спешит спасать или заткнуть, а просто находится рядом и проживает это вместо со мной. Удивительно.
Короче,
инструкция о том, как не просить инструкцию, когда обнаружил себя в неприятном и хочется что-то этим делать:
остаться в переживании;
попытаться его рассмотреть и назвать;
побыть в этом сколько нужно;
а там станет понятнее;
или нет;
значит в следующий раз станет;
или снова нет.